Среди обширного круга средневековых православных песнопений важное место занимают песнопения, прославляющие преподобных. Монашеский образ святости является идеалом древнерусской культуры, ключом к ее пониманию. Монах воспринимался древнерусским человеком, прежде всего как посредник между земным и горним миром. Не случайно в гимнографии преподобные именуются «собеседниками ангелов», «земными ангелами», «ангелами во плоти», а монашеский образ жизни называется «ангельским житием». Эти сравнения с ангелами можно назвать своеобразным лейтмотивом, повторяющимся во многих житиях, песнопениях, и других средневековых сочинениях. Такого рода топосы, будучи одним из проявлений системы подобия, служат преемственности главных духовных ценностей этой культуры, выражают их постоянство и непреложность.
Еще одним важным проявлением системы подобия является составление одних служб по образцу других. При прославлении нового святого для гимнографа всегда важно уподобить его «древним подвигоположникам», подчеркнуть преемственность духовной жизни. Для служб преподобным одним из главных архетипов является служба преподобному Антонию Египетскому, поскольку христианская традиция считает его «отцом монашества». Написанное в IV веке святителем Афанасием Александрийским «Житие преп. Антония Великого» на Руси стало известно уже ко 2-й пол. XI в. и, как предполагается, послужило образцом для написания преп. Нестором Летописцем «Жития преп. Феодосия Печерского».
Благодаря авторитету преп. Антония не только житие, но и песнопения этому святому часто становятся образцами или заимствуются для прославления других святых, как общехристианских, так и русских. В службе преп. Антонию присутствуют три стихиры, которые используются практически без изменений в службах другим святым. Это стихиры «Иже по образу», «Инок множества» и «Иже на земли ангела».
Стихира «Иже на земли ангела» входит в корпус самых древних песнопений певческого цикла преп. Антонию. Ее музыкально-поэтический текст включен во все известные нам византийские музыкальные рукописи, содержащие службу этому святому. Первое указание на исполнение этого песнопения в древнерусском певческом цикле преп. Антонию встречается в Студийском уставе. По Уставу эта стихира исполнялась в один из самых торжественных моментов Утрени – в качестве стихиры на хвалитех.
В Иерусалимском уставе, введенном на Руси в XV веке, стихира меняет место в богослужении, перемещается в цикл стихир на «литии», пением которых сопровождается торжественный выход священнослужителей из алтаря в притвор церкви для совершения праздничных молитв. Продолжительность звучания этих стихир в певческой практике зависит от продолжительности совершения этого обряда, поэтому литийный цикл стихир является наиболее подвижным и изменяемым. Несмотря на это, стихира «Иже на земли ангел» присутствует в большинстве списков.
Можно сказать, что в XV–XVI вв. стихира «Иже на земли ангела» становится неотъемлемой частью древнерусской культуры, так как она входит во многие службы русским святым без изменения текста и роспева.
Поэтический текст стихиры лаконичен, он разделяется на две части. Главное содержание первой части – призыв почтить Антония. Этот раздел песнопения представляет собой цепочку эпитетов, прославляющих святого: «Иже на земли ангела и на небесех человека Божия, мира благоукрашение, пища благих и добродетельных, постником похвала Антония почтем».
Первая строка – «Иже на земли ангела и на небеси человека Божия».По мнению ряда исследователей христианской письменности, топос – «земной ангел и небесный человек» – пришел в средневековую христианскую литературу из популярного ветхозаветного апокрифа – первой книги Еноха (гл. 8, ст. 40–42). Использование этого топоса в службе Антонию подчеркивает сходство святого с ветхозаветным пророком Илией, в службе которому можно найти подобные выражения. Эти переклички не случайны – в житии преп. Антония говорится, что святой рассматривал пророка Илию как образец для подражания.
Следующий эпитет – «миру благо украшение» (tou kÒsmou thn eÙkosmian). В греческом оригинале стихиры, гимнограф подчеркивает семантическую связь и созвучие между словами «kÒsmos» – «мироздание, мир, перен.украшение, краса, честь, слава»и eÙkosmia «украшение, красота, гармония (вселенной)». В греческом языке слова обозначающие «мир, вселенная» и «украшение» являются однокоренными и созвучными. При переводе на славянский язык этот поэтический прием не сохраняется и слово eÙkosmia переведено буквально – «благоукрашение» или «благое украшение».
Следующая строка в славянском переводе звучит так: «пища благих и добродетельных». Этот неожиданный образ возник в связи с созвучием греческих слов trof¾ «еда, пища» и truf¾ «роскошь, нега, наслаждение». Во всех известных нам греческих списках эта строка звучит как «t¾n truf¾n tîn ¢gaqîn kaˆ tîn ¢retîn», что следовало бы перевести как «наслаждение благих и добродетельных». Этот вариант сохранился и в современной греческой Минее. Греческих списков, в которых бы использовалось слово trof» («пища»), нам не встретилось. Тем не менее, они, вероятно, существовали, поскольку перевод «пища благих и добродетельных» в древнерусских рукописях сохранился и в эпоху Иерусалимского устава, когда богослужебные книги исправлялись по греческим оригиналам. После никоновской книжной справы предпочтение было отдано варианту «наслаждение благих и добродетельных». Как бы то ни было, образ святого как «пищи благих» не противоречит образной системе христианской гимнографии, в которой часто используется топос «духовной пищи».
Очередной эпитет – «постникам похвала». В этом случае, как и в большинстве древнерусских стихир слово «постник» соответствует греческому «¢skht», то есть слово «постник» в древнерусских песнопениях имеет более широкий смысл – «подвижник». Это словосочетание является устойчивым топосом, повторяющимся в различных гимнографических текстах преподобным.
Со слов «посажен бо в дому Божии» начинается вторая часть песнопения: «посаженъ бо в дому Божии. процвете праведно. и яко кедръ в пустыни. умножил еси стадо Христово. словесных овец в преподобствии и в правде». Этот раздел насыщен библейской образностью. Сравнение праведника с плодоносным деревом восходит к текстам Псалтири тексты (Пс. 1:3; Пс. 91:13; Пс. 127:3). Образ кедра – это аллюзия на два ветхозаветных текста: уже упомянутый псалом 91 («праведник… возвышается как кедр на Ливане») и на текст из книги пророка Исайи (Ис. 41: 18–19), в котором содержится пророчество о превращении пустыни в цветущий сад в последние времена. Этот поэтический образ перекликается с важным сюжетом, жития преподобного – пустыня оживает, становится городом, благодаря населившим ее подвижникам.
Следующие строки продолжают эту мысль: «умножил еси стадо Христово словесныхъ овецъ в преподобьствии и въ правде». С одной стороны, в них гимнограф продолжает аллюзию на 91 псалом: «Праведник… яко кедр иже в Ливане умножится». Если в Псалтири идет речь об умножении потомства праведного человека через сравнение с многочисленностью кедров в Ливане, то в стихире эти строки относятся к духовному потомству святого, его последователям. С другой стороны, в этих завершающих стихиру строках вводится аллюзия на новозаветные тексты. В данном случае по смыслу им наиболее близок отрывок из Евангелия от Иоанна, в котором Христос обращается к апостолу Петру со словами: «Паси овцы Моя» (Ин. 21: 15–17). Эти строки указывают на роль преподобного Антония как продолжателя служения апостолов и как наставника для верующих.
Итак, поэтический текст стихиры заключает в себе две части. Первая часть содержит перечисление хвалебных эпитетов, вторая основана на библейских аллюзиях. Музыкальное оформление стихиры подчеркивает структуру поэтического текста. Соответствие текста и роспева отразилось, прежде всего, в том, что на границе разделов поэтического текста как в византийской, так и в древнерусской версиях стихиры, в роспеве присутствует фитное начертание. Это фита на словах «посаженъ бо» единственная во всем песнопении. Она, безусловно, выполняет формообразующую роль, отмечая начало второго, «библейского» раздела стихиры. Однако нельзя отрицать и сакрального значения строки с фитой, находящейся в центре песнопения и содержащей упоминание имени Божьего: «посаженъ бо в дому Божии».
Интересно отметить, что в роспеве «студийской» редакции практически нет повторяющихся музыкальных строк. Повторение можно отметить только в кадансах на словах «человека Божия» и «добродетельныихъ». Что касается «иерусалимской» редакции, то она во многом вырастает из «студийской» версии песнопения. Сохраняется структура, деление на строки, единственная фита на границе разделов, в самом центре песнопения. Но, в отличие от «студийской» редакции, в «иерусалимской» повторность в кадансах является организующим началом роспева, одним из главных приемов музыкальной композиции стихиры. Роспев объединяет соседние строки в пары. Нечетные строки поэтического текста оформляются неповторными музыкальными строками, а все четные, за исключением завершающих разделы шестой и двенадцатой, содержат в кадансе одну и ту же попевку («мережа»). В интонационном отношении соседние строки не только объединены в пары, но и противопоставлены друг другу. Все нечетные строки, за исключением заключительной, кадансируют на одной высоте (в расшифровке «до» первой октавы), а нечетные строки завершаются на различной высоте, но всегда выше, чем четные. Таким образом, создается вопросо-ответная структура.
Другое проявление повторности как основного принципа композиции стихиры заключается в том, что две ее части имеют параллельное музыкальное строение, они симметричны друг другу. Это означает, что в большинстве случаев певческие строки первой части перекликаются с соответствующими строками во второй части.
Например, попевки четвертой строки первой части (на словах «пища благыихо и добродетельныихо») повторяются в третьей и четвертой строках второй части (на словах «и яко кедро во пустыни. умножил еси стадо Христово»). Этот повтор образует интонационную арку между разделами, а также подчеркивает смысловую перекличку – в обоих случаях в поэтическом тексте речь идет о последователях святого («благих и добродетельных», «стадо Христово»).
Таким образом, роспев стихиры в «иерусалимской» редакции отличается высокой степенью повторности музыкального материала и симметричной структурой. Это способствует более легкому восприятию и запоминанию стихиры. Сложность и многозначность поэтического текста как бы компенсируется простотой и симметричностью музыкального оформления. При этом роспев не теряет семантической роли, по-своему «расставляет акценты» в поэтическом тексте, выявляя его главные образы, восходящие к библейским истокам.
Эта стихира звучала неоднократно в течение богослужебного года. Очень вероятно, что легкая для восприятия музыкальная форма и частое употребление песнопения за богослужением могло сделать его своеобразным музыкальным символом для древнерусских богомольцев. Таким образом, становится понятным заимствование стихиры «Иже на земли ангела» для прославления русских преподобных. Это песнопение являет собой музыкально-поэтическую «икону» – образ неотмирной святости «земных ангелов и небесных человеков», основателей знаменитых русских обителей – «домов Божьих», Божественных садов добродетели.