РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК

Институт русской литературы (Пушкинский Дом)

 

 

Специальность 10.01.01 – русская литература

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Санкт-Петербург

2002

 

Работа выполнена в Отделе древнерусской литературы

Института русской литературы (Пушкинский Дом) РАН

доктор филологических наук Р.П. Дмитриева

доктор филологических наук Н.В. Понырко

доктор филологических наук Е.М. Юхименко

доктор филологических наук А.В. Пигин

Псковский государственный педагогический институт

 

Защита диссертации состоится 13 января 2003 г. в 15 час. 30 мин. на заседании диссертационного совета Д.002.208.01 Института русской литературы (Пушкинский Дом) РАН по адресу: 199034, Санкт-Петербург, наб. Макарова, д. 4.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Пушкинского Дома.

 

Автореферат разослан «__» декабря 2002 г.

 

Ученый секретарь

диссертационного совета

к.ф.н. В.К. Петухов

 

Постановка вопроса и актуальность темы. В истории России хронологический отрезок 1620-х – нач. 1650 гг. является периодом «между двумя Смутами»[1]– государственной Смутой первых десятилетий XVII в. и церковной Смутой середины 1650-х гг., вызванной реформами патриарха Никона. В истории Соловецкого монастыря этот период является временем наибольшего подъема духовной жизни и, как следствие, расцвета соловецкой книжности. На эти годы приходится деятельность целой плеяды крупнейших книжников Соловецкого монастыря, представленной десятками имен «первого ряда».

Систематическое изучение соловецкой книжности началось в 30–40-е гг. XIX в. благодаря трудам двух выдающихся церковных историков: соловецкого архимандрита Досифея (Немчинова) и епископа Игнатия (Семенова). После того как в 1854 г. древнейшая часть Соловецкой библиотеки была вывезена на материк и передана в 1855 г. в библиотеку Казанской духовной академии, ее изучением и описанием занимались профессора А.И. Лилов, В.О. Ключевский, П.В. Знаменский, И.Я. Порфирьев, С.В. Смоленский, Н.К. Никольский, И.Я. Сырцов, свящ. Алексей Игнатьев, Б.П. Денике.

В 1928 г. собрание соловецких книг было перевезено из Казани в Ленинград и передано в Публичную библиотеку. В 1930-е гг. историей Соловецкой библиотеки занимался Н.Н. Зарубин, написавший большое исследование, так и оставшееся неопубликованным.

В 1960–1970-е гг. изучением рукописного собрания Соловецкого монастыря занимались Н.Н. Розов, В.М. Загребин, Л.М. Костюхина и М.В. Кукушкина. В 1970–1990-е гг. вышел целый ряд работ, посвященных истории Соловецкого монастыря (Д.С. Лихачев, К.П. Гемп, Г.А. Богуславский, Г. Фруменков, О.В. Чумичева), его музыкальной и художественной культуре (И.Ф. Безуглова, С.Г. Зверева, Н.В. Рамазанова, И.А. Чудинова; Л.А. Кологривова, Н.В. Мальцев, О.Н. Мальцева, В.В. Скопин, Л.А. Щенникова), истории монастырского архива (И.З. Либерзон, Т.А. Тутова), творчеству соловецких писателей и исследованию отдельных литературных памятников (О.А. Белоброва, Н.Ю. Бубнов, В.П. Бударагин, Н.С. Демкова, Л.А. Дмитриев, Р.П. Дмитриева, Н.Ф. Дробленкова, М.Д. Каган, Е.В. Крушельницкая, Г.Г. Латышева, И.В. Лобакова, Б.Н. Морозов, Н.И. Николаев, О.Л. Новикова, В.И. Охотникова, Н.А. Петренко, Н.В. Понырко, Н.А. Охотина, А.В. Пигин, А.Н. Робинсон, С.А. Семячко, О.С. Сапожникова, С.А. Севастьянова, Е.М. Юхименко).

Вместе с тем, несмотря на изученность отдельных вопросов, целостная история духовной жизни Соловецкого монастыря XVII в., и, в частности, его книжной культуры, все еще не написана. Из более чем 50 известных соловецких книжников 1620 – сер. 1650 гг. интерес исследователей привлекали только 3 писателя: Елеазар Анзерский, Иларион Суздалец и Сергий Шелонин. В то же время деятельность таких выдающихся книжников, как игумен Маркелл, Иоасаф Сороцкий, Гурий Путимец, Ефрем Квашнин, Александр Булатников, уставщик Геласий, Давыд Крестьянинов, определявших духовную жизнь Соловецкого монастыря в эти годы, оставалась неизученной.

Главной задачей настоящего исследования является написание истории книжности Соловецкого монастыря 20-х – сер. 50-х гг. XVII в., представленной «в лицах» (т. е. в образах отдельных соловецких книжников). При этом в диссертации не просто реконструируются биографии нескольких десятков соловецких книжников 1620–1650-х гг., но рассматриваются явления духовной жизни Соловецкого монастыря как бы через призму судеб отдельных иноков, их духовных устремлений и книжных интересов. Основным движущим мотивом настоящего исследования было желание «распознать лица» соловецких старцев, отразившиеся в принадлежавших им книгах, в составе их келейных библиотек, в особенностях их почерка. Именно поэтому в диссертации рассматривается деятельность всех соловецких книжников указанного периода, а не только самых крупных из них.

Наряду с основной темой исследования в диссертации затрагивается еще несколько вопросов, имеющих отношение к духовной жизни Соловецкого монастыря и монастырскому обиходу XVII в.: устав и его нарушения; управление обителью (игумен и «соборные старцы»); «духовные семьи»; взаимоотношение старцев и учеников; молитвенное правило; монастырские послушания и ремесла; монашеские вклады и поминания; отношение соловецких старцев к пустынножителям и обитателям скитов и т. д.

Материал исследования. Во время предварительного этапа работы над диссертацией было просмотрено более 1500 рукописных и старопечатных книг, хранящихся в собраниях Петербурга: РНБ, БАН, РГИА, ГМИР и Пушкинского Дома. Более чем в 600 книгах сохранились автографы их прежних владельцев и записи писцов и книгохранителей, которые были нами скопированы и послужили основным материалом для исследования.

Дополнительными источниками сведений о соловецких книжниках послужили документы Соловецкого архива: грамоты, вкладные книги, синодики, отводные книги и т. д., – которые позволили восстановить историю библиотеки Соловецкого монастыря и имена отдельных книжников, определить состав их келейных собраний, воссоздать отдельные факты их биографии, изучить деятельность создателей книг: писцов, редакторов, справщиков, переплетчиков и т. д.

Во время поиска книг Соловецкой библиотеки в различных собраниях Петербурга было обнаружено несколько неизвестных ранее памятников соловецкой книжности, два из которых послужили материалом для историко-литературного исследования («Похвальное слово русским преподобным» и «Канон всем русским святым»).

Предмет и задачи исследования. Предметом настоящей диссертации является исследование книжной деятельности соловецких старцев 1620 – сер. 1650-х гг. В диссертации ставятся несколько связанных между собою задач: 1) реконструкция биографий книжных старцев Соловецкого монастыря на основе всех известных документальных источников; 2) изучение по описям и вкладным книгам XVII в. состава их келейных собраний; 3) выявление принадлежавших им рукописных и печатных книг, сохранившихся в библиотеках Москвы и Петербурга; 4) определение автографов книжников Соловецкого монастыря; 5) атрибуция и датировка двух новонайденных памятников соловецкой книжности XVII в. («Похвального слова русским преподобным» и «Канона всем русским святым»), их текстологическое и историко-литературное исследование; 6) исследование художественного метода «уподоблений», использованного автором обоих найденных памятников; 7) теоретическое осмысление поэтики «уподоблений» (представленной и в ряде других памятников агиографии) и разработка понятийного аппарата для ее анализа. В таком объеме и таких аспектах деятельность соловецких писателей и книжников XVII в. исследуется впервые.

Научная новизна диссертации. Новизну работы обеспечивает полный охват всего книжного наследия Соловецкого монастыря и привлечение к исследованию максимально широкого круга литературных и документальных источников, большая часть из которых впервые вводится в научный оборот. Благодаря палеографическому анализу записей в книгах Соловецкой библиотеки были атрибутированы десятки почерков соловецких книжников и установлена принадлежность целого ряда ранее неатрибутированных рукописей. В Отделе редкой книги РНБ были выявлены 80 из 83 печатных книг библиотеки Соловецкого монастыря, которые были привезены в 1928 г. из Казани вместе с собранием соловецких рукописей. Большинство вкладных записей, сохранившихся в этих книгах, впервые вводятся в научный оборот.

В диссертации дается целостная картина духовной жизни Соловецкого монастыря в 20–50-е гг. XVII в., исследована книжная деятельность и состав келейных собраний более 50 крупнейших соловецких книжников этого периода, выявлена большая часть принадлежавших им рукописных книг, сохранившихся до наших дней. Результаты исследования существенно расширяют имевшиеся ранее представления о духовной культуре Соловецкого монастыря XVII в.

В диссертации вводятся в научный оборот 2 новонайденных памятника соловецкой книжности XVII в., имеющие большое значение для истории древнерусской литературы, так как оба они посвящены прославлению собора всех русских святых.

В теоретической части работы впервые исследован художественный метод «уподоблений», служивший для многих древнерусских агиографов одним из основных методов творчества, и описана система художественных средств, названная в работе «поэтикой уподоблений».

Методы исследования. В диссертации использованы различные методы научного исследования: комплексный филологический подход к источникам, соединенный с историко-культурным аспектом; методы кодикологического и палеографического анализа рукописей; метод текстологического исследования древнерусских памятников, разработанный школой Д.С. Лихачева; анализ структуры художественного текста; метод сопоставления древнерусского текста с его «литературным образцом», предложенный Р. Пиккио. Кроме того, в 3-й главе диссертации был разработан метод описания поэтики «уподоблений» и создан его понятийный аппарат.

Теоретическая и практическая значимость работы. Материалы диссертации и ее теоретические разработки могут быть использованы в общих академических курсах и специальных работах, посвященных исследованию древнерусской литературы. Атрибуция значительной части книжного наследия Соловецкого монастыря может найти применение в практической работе археографов по описанию рукописных собраний музеев и библиотек.

Апробация работы. Основные положения диссертации были изложены в докладах на заседаниях Отдела древнерусской литературы Института русской литературы (Пушкинский Дом) РАН, на «Малышевских чтениях» (1999, 2000, 2002), на заседании семинара по изучению богословия Православной Церкви в университете имени Мартина Лютера (Галле-Виттенберг) и на международных научных конференциях в монастыре Бозе (Италия) в 2000 и 2001 гг.

По теме диссертации опубликовано и находятся в печати 14 работ.

Структура диссертации. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, списка использованной литературы и приложений.

 

Во Введении рассмотрена историография вопроса, определены предмет и задачи работы, охарактеризован круг источников и основные методы исследования.

 

Эпоха 1620-х – сер. 1650-х гг. охватывает более чем 30-летний период истории Соловецкого монастыря. По содержанию духовно-интеллектуальной жизни соловецких старцев указанный период связан с расцветом книжной деятельности при игумене Иринархе и его учениках, с углублением культурных и хозяйственных связей Соловецкой обители с Москвой и с Троице-Сергиевым монастырем, а также с появлением на Соловках новой формы монашеской жизни, устроенной по скитскому образцу (на Анзерском острове). Все эти явления духовной жизни Соловецкого монастыря отражены в реконструируемых биографиях соловецких книжников 20-х – 50-х гг. XVII в. и в определенной мере – в составе их келейных библиотек, выявленном в данном исследовании.

В 1-й главе рассматривается книжная деятельность 50 соловецких старцев 1620 – сер. 1650-х гг. и приводятся сведения еще о 32 книжниках «второго ряда». Большая часть биографий соловецких книжников была полностью воссоздана на основании упоминаний их имен в письменных источниках: царских и патриарших грамотах 20–50-х гг. XVII в., во Вкладной монастырской книге XVII в., в монастырских синодиках, в отводных и отписных книгах и других документах Соловецкого архива.

Игумен Иринарх, уставщик Геласий и другие книжные старцы 1620–1630-х гг. Рассмотрение замечательной плеяды соловецких книжников 20–50-х гг. XVII в. начинается с игумена Иринарха (§ 1), чья личность оказала определяющее духовное влияние на формирование целого поколения его младших современников и учеников. В диссертации реконструируются биография игумена Иринарха (1613–1626 гг.) и его деятельность в роли духовного пастыря соловецкой братии и созидателя монастыря; рассказывается о переданном им своим ученикам «келейном правиле Соловецкого монастыря иноков, положенном чудотворцем Зосимой» (известном в единственном списке). По записям в отводных книгах Соловецкого монастыря 1632, 1640 и 1645 гг. приводятся сведения о составе келейной библиотеки игумена Иринарха, состоявшей преимущественно из рукописных книг богослужебного содержания и нескольких «четьих» книг киевской печати: Номоканона (1620 г.) и 3 книг «толкований» – на «Послания апостола Павла» (1623 г.), «Деяния апостолов» (1624 г.) и «Апокалипсис» (1625 г.). В заключение приводится список из 4 сохранившихся книг, принадлежавших игумену Иринарху (с воспроизведением владельческих, книгохранительских и писцовых записей).

По этому же образцу строится повествование о книжной деятельности других соловецких старцев 1620–1630-х гг.: келаря Вассиана Напольского, казначея Флавиана Важанина, пономаря Елевферия Смолянина, старца Анастасия «сенанишника» (в обязанности которого входило поминовение всех усопших, чьи имена были записаны в монастырский синодик), рядовой братии: старцев Арсения Тверитина, Сысоя Тихвинца, Леонида Балакшина, дьячка книгописной палаты Василия Татарина, служки Соловецкого монастыря Михаила Рогова (ставшего впоследствии протопопом собора черниговских чудотворцев в Москве и справщиком московского Печатного двора).

Особое внимание уделяется деятельности известного соловецкого книгописца старца Геласия (§ 5), занимавшего в 1620–1630-е гг. пост соборного уставщика Соловецкого монастыря. Обладая красивым почерком, старец Геласий создал на протяжении первых двух десятилетий XVII в. целый ряд рукописных книг, предназначенных как для соборного чтения, так и для келейных собраний отдельных соловецких старцев. В настоящее время известно 11 книг, переписанных старцем Геласием; среди них преобладают книги богослужебного характера: Евангелие, Апостол, Минея на декабрь, Часослов, Устав соловецкий, Триоди постная и цветная, но есть и несколько «четьих» книг: Поучения Исаака Сирина, Лествица Иоанна Синайского, Сборник четьи-минейных статей.

В диссертации высказывается предположение, что старец Геласий занимался не только книгописной, но и писательской деятельностью и что, вероятно, именно им (уставщиком Соловецкого монастыря) был составлен в 20–30-е гг. XVII в. цикл повестей о соловецких пустынножителях, в котором упоминаются имена многих из его современников: игумена Иринарха, священноинока Иосифа, больничного келаря Кирика, отшельника Дамиана, пустынножителя священноинока Мисаила, мирянина Никифора Новгородца. Косвенным подтверждением этой гипотезы служит тот факт, что одна из книг, вложенных старцем Геласием в казну Соловецкого монастыря, является его вкладом по Никифоре Новгородце (Сол., № 1192/1303).

Книжники 1630-х – начала 1640-х гг.: Иоасаф Сороцкий, Ефрем Квашнин, Гурий Путимец и другие. В 30–40-е гг. XVII в. наиболее заметными фигурами в Соловецком монастыре становятся ученики и постриженники игумена Иринарха – соборные старцы Иоасаф Сороцкий, Иларион Суздалец, Савва Старков, Гурий Путимец, игумен Маркелл, уставщик Никодим, священноинок Мартирий, писатель Сергий Шелонин и другие. По-видимому, личное духовное обаяние игумена Иринарха было столь велико, что оказало определяющее влияние на целое поколение его младших современников. Среди них особенно важную роль в сохранении традиций, установленных при игумене Иринархе, сыграл соловецкий келарь Иоасаф Сороцкий (1635–1637), который до этого в течение нескольких лет служил казначеем в Троице-Сергиевом монастыре (1630–1634).

Келарь Иоасаф Сороцкий (§ 14) был незаурядным книжником: в описях соловецкой библиотеки 1640, 1645 и 1676 гг. указано 19 книг, вложенных им в книгохранительную казну Соловецкого монастыря (10 из них были выявлены нами в отделах рукописей и редкой книги РНБ и Древлехранилище Пушкинского Дома). Состав книжного собрания Иоасафа Сороцкого, отражает круг интересов книжников Троице-Сергиева монастыря, связанных с архимандритом Дионисием Зобниновским. Принадлежавшие Иоасафу списки переложений украинских изданий конца XVI в. сопоставимы, по мнению Т.А. Опариной, с аналогичными списками, «оставшимися в Троице-Сергиевом монастыре и скопированными Симоном Азарьиным».[2]

Как известно, Дионисий Зобниновский и его ученики были искренними почитателями Максима Грека и его литературных трудов. Среди книг, привезенных Иоасафом Сороцким из Троицкой лавры на Соловки, был и список «Толковой Псалтыри» в переводе Максима Грека. Спустя некоторое время с этой Толковой Псалтыри был сделан еще один список, предназначенный для младшего современника Иоасафа старца Сергия Шелонина. Свидетельством интереса, который Сергий Шелонин проявлял к книгам, привезенным Иоасафом Сороцким, служит также книга Творений Григория Синаита, на полях которой Сергий Шелонин оставил свои многочисленные пометы. Таким образом, книжная деятельность Иоасафа Сороцкого в немалой степени способствовала привитию инокам Соловецкого монастыря литературных интересов кружка троице-сергиевского архимандрита Дионисия.

В ряду других соловецких книжников 1630–1650-х гг., несомненно, одно из первых мест занимал ученик бывшего келаря Вассиана Напольского старец Ефрем Квашнин (§ 15). Прослужив несколько лет строителем московской службы (1636), а затем – келарем Соловецкого монастыря (1638–1642), он был назначен на должность келаря Новоспасского монастыря в Москве (1642–1646), в котором находилась родовая усыпальница царя Михаила Романова, а позднее – строителем Спасо-Преображенского монастыря в Ярославле. Подвергшись в 1649 г. кратковременной царской опале, он вновь был возвращен патриархом Никоном к активной церковно-политической жизни и закончил свои дни в должности строителя соловецкого подворья в Москве (1655–1658).

За годы своей жизни старец Ефрем Квашнин собрал большую келейную библиотеку, насчитывавшую несколько десятков богослужебных и четьих книг. Экземпляры некоторых из этих книг имелись в Соловецком монастыре только у него и у Сергия Шелонина. Однако, в отличие от последнего, Ефрем Квашнин едва ли имел склонность к литературным занятиям. Просмотрев 14 книг из его келейной библиотеки, сохранившихся в собраниях рукописей и старопечатных книг РНБ, нам с трудом удалось найти единственный автограф Ефрема Квашнина (Сол. № 319/339, л. II), что отнюдь не выдает в нем человека, привычного к книжному труду. Определяющее влияние на формирование его книжного собрания, вероятнее всего, оказала книжная деятельность Сергия Шелонина. Но в то же время состав келейной библиотеки Ефрема Квашнина, несомненно, представляет собой «образцовый набор» книг просвещенного инока середины XVII в., располагавшего весьма немалыми средствами для своевременного ее пополнения.

Другие соловецкие книжники 1630–1640-х гг.: игумены Макарий Калужанин (§ 12) и Варфоломей Коноплев (§ 13), соборные старцы Анфиноген (§ 16), Гурий Путимец (§ 17), Измаил Кострома (§ 18) и Исайя Любимец (§ 19), священноинок Фалалей (§ 20) – также поддерживали тесные личные связи с московскими монастырями и с Троице-Сергиевой лаврой. Старцы Анфиноген и Исайя Любимец служили в разные годы строителями соловецкого подворья в Москве, Гурий Путимец был игуменом московского Богоявленского монастыря, а старец Измаил Кострома – постриженником Троицкой лавры. Благодаря этому все они имели благоприятную возможность для пополнения своих келейных собраний новыми списками четьих книг и изданиями московского Печатного двора.

В диссертации высказывается предположение и приводятся доказательства того, что одним из этих книжников – Гурием Путимцем – была составлена «Служба митрополиту Филиппу» в 1636 г. По-видимому, специально с этой целью старец Гурий был вызван в 1636 г. патриархом Иоасафом в Москву. Будучи постриженником Соловецкого монастыря, патриарх Иоасаф хотел включить в декабрьский том служебных Миней (подготовленный в это время Печатным двором) службу митрополиту Филиппу, чьи мощи почивали под спудом в Соловецком монастыре. Работа была срочная: декабрьский том был уже набран, и поэтому патриарх обратился за помощью к известному ему соловецкому книжнику Гурию, который мог бы в кратчайший срок составить службу митрополиту Филиппу.

Прибыв в Москву, Гурий Путимец поселился на подворье у патриарха в Богоявленском монастыре. В короткий срок он выполнил поставленное перед ним задание: служба митрополиту Филиппу была написана и включена в декабрьский том Миней, который был издан в том же 1636 г.[3] В награду за этот труд патриарх Иоасаф поставил Гурия Путимца в сан игумена Богоявленского монастыря (1636–1638). По возвращении на Соловки Гурий Путимец вложил в монастырскую казну авторский экземпляр декабрьской Минеи 1636 г.

В диссертации также рассматривается деятельность соловецкого книгохранителя 1635–1645 гг. инока Ионы Москвитина (§ 21). В большинстве книг, вложенных в эти годы в книгохранительную казну, сохранились аккуратные записи полууставом, сделанные этим ранее неизвестным книжником. В диссертации устанавливается имя этого книгохранителя, излагаются основные биографические сведения о нем и приводятся образцы его книгохранительских записей.

В параграфе, посвященном соловецким писцам 1630-х – начала 1640‑х гг. (§ 22), рассматривается деятельность иноков-книгописцев: Макария Дощеникова, Венедикта Головина и старца Никанора (с 1645 г. – соловецкого книгохранителя); и дьячков книгописной палаты: Калинника Москвитина, Феодосия Трегуба, Федора Ярославца и Бориса Львова. Последний из них, приняв монашество с именем Боголепа, стал впоследствии строителем Кожеозерской пустыни и одним из крупнейших деятелей раннего старообрядчества, который в 1658 г. полемизировал со справщиками Печатного двора по поводу внесенных ими исправлений в богослужебные книги.

Обзор ряда соловецких книгописцев 1630-х – нач. 1640-х гг. завершается рассмотрением деятельности «казенного дьяка» Дружины Постникова Бармы (§ 23). Статус «казенного дьяка» был значительно выше положения остальных дьячков, трудившихся в Соловецком монастыре – в книгописной палате или в многочисленных «приказах». В обязанности казенного дьяка входила помощь казначею в ведении канцелярских дел, а также в составлении приходо-расходных книг. Обычно казенные дьяки, прослужив в этом звании несколько лет, становились монастырскими стряпчими, отстаивавшими интересы Соловецкого монастыря в московских приказах. Дьяк Дружина Постников Барма также в кон. 1630-х гг. служил соловецким стряпчим в Москве, а незадолго до кончины принял иноческий постриг с именем Паисия.

Игумен Маркелл, Александр Булатников и другие книжники 1640-х – сер. 1650-х гг. В истории Соловецкого монастыря эпоха 40-х – сер. 50-х гг. XVII в. была ознаменована необычайным расцветом духовной жизни. В эти годы среди соловецкой братии находилось немало выдающихся старцев, один только перечень которых составляет несколько десятков имен. Тогда же в Анзерской пустыни подвизался старец Елеазар, в послушании у которого в нач. 1640-х гг. находился будущий патриарх Никон. Никогда больше в истории Соловецкого монастыря не было такого числа замечательных личностей, собранных в одном месте в одно и то же время. Одним из наиболее ярких событий этой эпохи стало обретение мощей митрополита Филиппа в 1646 г. К сожалению, вся творческая энергия двух последующих поколений соловецких иноков была вынуждено направлена уже не столько на созидание, сколько на противодействие церковным реформам патриарха Никона, изменившим весь уклад церковной жизни России.

Первым в ряду книжных старцев 1640-х – сер. 1650-х гг. рассматривается деятельность соловецкого игумена Маркелла (1640–1645), бывшего в 1642 г. одним из кандидатов на патриарший престол, а в 1645–1663 гг. служившего архиепископом Вологодским (§ 24). В ноябре 1661 г., за 2 года до смерти, архиепископ Маркелл составил «Изустную роспись» принадлежавших ему книг, икон и келейной рухляди, большую часть из которой завещал в Соловецкий монастырь. В описи перечислено 17 печатных и 6 рукописных книг, составлявших келейную библиотеку архиепископа Маркелла. В диссертации указываются шифры 7 из этих книг, выявленных в собраниях рукописей и старопечатных книг РНБ.

В 1642 г. в Соловецкий монастырь возвратился на покой старец Александр Булатников, соловецкий постриженник 1610-х гг., который в течение двух десятилетий занимал пост келаря Троице-Сергиева монастыря (1622–1641). В диссертации подробно рассказывается о покровительстве Александра Булатникова Соловецкому монастырю и Анзерской пустыни во время пребывания его в Троицкой лавре, о его щедрых вкладах в родную обитель и о конфликте, разгоревшемся между властным старцем и соловецкой братией после его возвращения в Соловецкий монастырь, который закончился лишь с отъездом Булатникова в Троицкую лавру (§ 25). В настоящее время в рукописных собраниях Петербурга выявлено 11 книг, принадлежавших Александру Булатникову, в том числе и известное лицевое «Житие Зосимы и Савватия Соловецких» 1623 г., миниатюры которого были выполнены одним от царских иконописцев с лицевой рукописи, хранившейся в казне патриарха Филарета.

В 1640-е гг. в Соловецком монастыре подвизались еще несколько старцев, которые так же, как и Александр Булатников, в течение многих лет несли службу в Троице-Сергиевой лавре. В диссертации рассматривается книжная деятельность двоих из них: келаря Никиты Котельникова (1645–1654) и старца Ипатия Ожеги (§ 26). Относительно последнего высказывается предположение, что старец Ипатий, будучи родом из Костромы, послужил реальным прототипом героя «Повести Никодима типикариса о некоем иноке», события которой, как установил А.В. Пигин, также происходят с одним из «троицких соловлян», костромитином, в 1638–1641 гг.[4]

В диссертации рассматривается деятельность 2 келейных учеников игумена Иринарха – старцев Илариона Суздальца (§ 27) и Саввы Старкова (§ 28), которые в начале 1640-х гг. находились на службе в Калязинском монастыре, где занимали посты игумена и келаря. Позднее, по возвращении на Соловки, старец Иларион Суздалец написал «Сказание о преподобном отце Иринархе, о явлении и чудесах его» (в 1644 г.). Особое внимание в работе уделяется установлению состава келейной библиотеки старца Илариона и указываются шифры 6 принадлежавших ему рукописей, выявленных в составе Соловецкого собрания РНБ.

История Соловецкого монастыря сохранила имена многих замечательных старцев, воспитавших известных подвижников. Одним из них был черный священник Мартирий (§ 29) – учитель знаменитого впоследствии соловецкого инока Епифания, соузника протопопа Аввакума в пустозерской ссылке. В мае 1646 г. именно ему, черному попу Мартирию, было поручено открыть мощи святителя Филиппа в его гробнице, омыть и освидетельствовать их. В 1649–1651 гг. тот же священноинок Мартирий был духовником ссыльного старца Арсения Грека, ставшего впоследствии ближайшим помощником патриарха Никона в деле «исправления» церковных книг. С именем священноинока Мартирия связано появление целого ряда соловецких преданий, в том числе и 2-х повестей: об обретении мощей митрополита Филиппа в 1646 г. и повести о «богоотметнике и еретике» Арсении Греке.

Столь же многоопытным старцем, как и священник Мартирий, был уставщик Соловецкого монастыря старец Никодим (§ 30). В 1620-е гг. он служил книгохранителем Соловецкого монастыря, а в нач. 1630-х гг. был избран соборным уставщиком, «яко муж добродетелен бысть и божественным писанием разум духовен имея». На этом посту он прослужил около четверти века – до середины 1650-х гг. Со слов старца Никодима была написана упомянутая ранее «Повесть Никодима Типикариса о некоем брате». В начале 1650-х гг. по благословению уставщика Никодима соловецкий старец Игнатий написал Житие Анны Кашинской. В те же годы уставщик Никодим отредактировал сочинения другого соловецкого писателя – Герасима Фирсова («Похвальное слово на перенесение мощей митрополита Филиппа», «Службу святителю Филиппу» и «Похвальное слово Иоанну Лествичнику»).

К концу 1640-х – нач. 1650-х гг. относится деятельность старцев Матфея Текутьева (§ 31) и Давыда Крестьянинова (§ 32), исполнявших в эти годы службу строителей соловецкого подворья в Москве. Находясь в этой должности, старец Матвей Текутьев ругал во всеуслышание новгородского митрополита Никона, называя его «челобитчиком» и «врагом Соловецкому монастырю». Когда об этом донесли Никону, тот потребовал от соловецкого игумена, чтобы Матфея Текутьева отлучили от исповеди и от причастия: «а буде вы не уймете, и мы станем у государя нашего милости просить». Из книг, принадлежавших Матфею Текутьеву, выявлены 2 книги печатного Пролога 1642 г., хранящиеся в Отделе редкой книги БАН.

Строитель московского подворья Давыд Крестьянинов был одновременно и первым строителем Новосоловецкой пустыни в Марчугах на Москве-реке, основанной в 1652 г. царским духовником Стефаном Вонифатьевым. В Соловецком собрании РНБ сохранились 3 книги, принадлежавшие старцу Давыду Крестьянинову. В состав одной из них – сборника служб и житий – входит неизвестный ранее список «Слова Даниила Заточника».[5]

Наиболее многочисленную группу среди книжных старцев 1640-х гг. составляют священнослужители, в обязанности которых входило повседневное поучение своих духовных детей словами «от Священного Писания». В диссертации рассказывается о книжной деятельности 4 из них: черного попа Гедеона, священноинока Нектария, священника Гермогена и черного дьякона Мисаила (§ 33).

Мастера-книгописцы 40-х – нач. 50-х гг. XVII в. представлены именами дьячков Родиона Казанца и Пантелеймона Хаврогорца (§ 34). В этом же параграфе рассматривается книгописное наследие еще 2 дьячков, трудившихся под руководством Сергия Шелонина во второй пол. 1640-х – 1650-е гг. Имя одного из них остается неизвестным, имя другого (Козьма Евсеев Вологжанин) устанавливается в диссертации. Дьячок Козьма Вологжанин был одним из самых плодотворных книгописцев за всю историю Соловецкого монастыря: в настоящее время выявлено 18 рукописей, написанных его рукой (6 из них были созданы им для Сергия Шелонина). Книжная деятельность самого Сергия Шелонина рассматривается во 2-й главе диссертации.

 

Введение: литературная деятельность Сергия Шелонина в 1630 – нач. 1660 гг. и его книжное наследие. Несомненно, крупнейшим соловецким книжником 1630-х – нач. 1660-х гг. был Сергий Шелонин. Исследование его биографии и литературной деятельности, начатое в XIX в. П.В. Знаменским, было продолжено в работах 70-х гг. XX в. Л.А. Дмитриева и М.В. Кукушкиной, в статьях Н.И. Николаева, а также в диссертациях А.Н. Левичкина и О.С. Сапожниковой. Тем не менее можно с уверенностью сказать, что в настоящее время понятен лишь масштаб деятельности этого писателя, но его литературное творчество нуждается в дальнейших исследованиях. Несмотря на большую источниковедческую работу, проделанную всеми названными исследователями, все еще остаются недостаточно изученными не только созданные им новые редакции памятников древней литературы (например, Алфавитного патерика или Космографии), но и окончательно не установлен полный список всех его оригинальных сочинений.

Во введении ко 2-й главе диссертации биографические сведения о Сергии Шелонине дополняются некоторыми новыми данными. На основе анализа записей, сделанных его почерком в целом ряде соловецких рукописей начала 1620-х гг., высказывается предположение, что в эти годы Сергий Шелонин занимал пост книгохранителя Соловецкого монастыря. Приводятся также архивные данные, свидетельствующие о том, что дважды – в сер. 1630-х гг. и в нач. 1640-х гг. – Сергий Шелонин был строителем соловецкого подворья в Москве. Устанавливается дата принятия Сергием Шелониным священного сана – 1647 г.

В диссертации устанавливается причастность Сергия Шелонина к созданию еще 4-х рукописных книг Соловецкой библиотеки, а также принадлежность его келейному собранию экземпляра Острожской Библии 1581 г., на полях которой сохранились пометы, сделанные его рукой. Кроме того, в этой главе обосновывается принадлежность перу Сергия Шелонина еще 2-х новонайденных памятников соловецкой письменности – «Похвального слова русских преподобным» и «Канона всем русским святым».

Атрибуция «Похвального слова». О существовании Похвального слова в честь русских преподобных до недавнего времени было известно только из записи во Вкладной книге Соловецкого монастыря, в которой это сочинение было упомянуто в числе других 16 книг, вложенных Сергием Шелониным в монастырскую казну в 1658 г.: «…да он же священноархимандрит Сергеи дал вкладом книгъ по себћ в вћчнои помин <…> книга Слово похвалное всћм святым отцем, иже в Росии в постћ просиявшим, писмяная, в полдесть…» (СПбИИ РАН, кол. 2, оп. 1, № 152, л. 330).

Небольшой фрагмент этого Похвального слова был найден в начале 60‑х гг. XIX в. собирателем русских былин в Онежском крае П.Н. Рыбниковым. Из всего текста Похвального слова в нем сохранились лишь заглавие и вступительная часть. В заглавии Слова назван его автор – Сергий, «смиренный черноризец обители Пантократоровы, иже на отоке Соловецком». В 1863 г. этот дефектный список был передан П.Н. Рыбниковым в рукописное собрание Русского Археологического общества (которое в настоящее время находится в Отделе рукописей РНБ).

Список из собр. Русского Археологического общества, № 15 (условно обозначенный в диссертации как список А) представляет собой одну-единственную тетрадь некогда полного списка Похвального слова, состоящую из 6 листов форматом в «четверку», датируемых по филиграням 40-ми гг. XVII в. В тексте и на полях этой рукописи сохранились следы авторской правки, принадлежащие Сергию Шелонину. Сохранившаяся часть этого списка не является оригинальной: она представляет собой, как устанавливается в диссертации, компиляцию из вступления к «Житию Иоанна Дамаскина» и 40-й главы «Богословия» Иоанна Дамаскина. Сколько-нибудь ясного представления о содержании «Похвального слова русским преподобным» список А не давал.

Недавняя находка еще одного списка «Похвального слова русским преподобным» (РГИА, ф. 834, оп. 2, № 1319) позволила ввести в научный оборот полный текст этого памятника и заняться его исследованием. В диссертации приводится кодикологическое описание вновь найденного списка «Похвального слова» (списка С), который также, как и список А, датируется по филиграням 40‑ми гг. XVII в. В результате палеографического исследования списков А и С «Похвального слова» в диссертации делается вывод о том, что оба списка были написаны одними и теми же почерками, первый из которых принадлежит Сергию Шелонину, а второй – его безымянному помощнику 1640-х гг.

Характеристика авторских редакций «Похвального слова». Сопоставление текстов обоих списков показывает, что список А является черновым, а список С первоначально был изготовлен как беловой. Однако уже через некоторое время соловецкий писатель заново отредактировал текст своего произведения, тем самым также превратив список С в «черновой». (Этот вновь отредактированный текст условно обозначен в диссертации как список С1). Во время редакторской правки текста «Похвального слова» Сергий Шелонин внес в список С1 несколько существенных изменений. Он исключил из него упоминание о «лике» преподобных жен и одновременно дополнил его 3-мя новыми фрагментами, один из которых был посвящен преподобному Авраамию Смоленскому, а два других – прославлению 2 новых «чинов» святости: юродивых и благоверных князей.

В результате анализа разночтений всех списков «Похвального слова русским преподобным» был сделан вывод о том, что списки А и С представляют собой 1-ю редакцию этого сочинения, а в списке С1 представлена 2-я авторская редакция. Дополнение 2-й редакции фрагментами, посвященными Авраамию Смоленскому и «чинам» юродивых и благоверных князей, очевидно, было связано с тем, что Сергий Шелонин вскоре после создания 1-й редакции «Похвального слова» написал «Канон всем русским святым», в который включил сразу 4 «лика» святых: преподобных, святителей, юродивых и благоверных князей. Вскоре после этого он вновь возвратился к тексту «Похвального слова» и дополнил его во 2-й редакции еще двумя «чинами» святости – юродивых и благоверных князей.

Таким образом, исследование истории создания «Похвального слова русским преподобным» обнаружило постепенное развитие авторского замысла: от первоначальной идеи прославления «собора» всех русских преподобных к идее литературного воплощения «собора» всех русских святых.

Датировка памятника. Для установления даты создания «Похвального слова» Сергия Шелонина был использован метод кодикологического исследования всех рукописей, над которыми соловецкий писатель трудился в 40-е гг. XVII в.: Иерусалимского, Египетского, Скитского, Римского, Алфавитного и Киево-Печерского патериков, Поучений аввы Дорофея и т. д. В результате было установлено, что история создания «Похвального слова русским преподобным» была тесно связана с работой Сергия Шелонина над редактированием «чернового» списка Алфавитного патерика (Сол., 652/710), которой он занимался в 1645–1647 гг.

Таким образом, время создания «Похвального слова русским преподобным» также может быть отнесено к периоду 1645–1647 гг. При установлении верхней границы учитывалось то обстоятельство, что в заглавии своего сочинения автор Слова сам указал свой чин, назвавшись «смиренным черноризцем». Назвать себя подобным образом Сергий Шелонин мог только до мая 1647 г., когда патриарх Иосиф поставил его в сан архимандрита Ипатьевского монастыря, одновременно рукоположив его в священнический сан. В других своих сочинениях, написанных уже после рукоположения, соловецкий писатель называл себя иначе – «смиренный инок и презвитер».

Характеристика литературных источников «Похвального слова». Сочинение Сергия Шелонина было написано по образцу другого известного текста – «Похвального слова преподобным отцам» Григория Цамблака, читающегося в церкви в субботу «сырную», в день памяти всех преподобных отцов. «Похвальное слово русским преподобным» также, по замыслу его создателя, должно было стать одним из уставных чтений в субботу «сырную» и тем самым дополнить ряд похвальных слов, посвященных древним преподобным отцам, новым торжественным словом, написанным в честь русских преподобных.

В заключительной части параграфа дается краткая характеристика содержания «Похвального слова русским преподобным». Созданное в эпоху духовного и культурного подъема страны, преодолевшей последствия Смуты, оно отразило основные культурные тенденции своего времени, выразившиеся, в частности, в утверждении идеи равного достоинства русских святых с великими подвижниками древности, во включении в «собор» русских преподобных «лика» киево-печерских отцов и в традиционной для эпохи XVII в. антилатинской направленности всего сочинения.

В заключение приводится полный список имен русских преподобных, прославленных в «Похвальном слове» Сергия Шелонина.

 

§ 2. «Канон всем святым, иже в Велицей Росии в посте просиявшим» (датировка, характеристика источников, принципы композиции, представление автора о «соборе» русских святых).

Во втором параграфе рассматривается еще одно ранее неизвестное сочинение Сергия Шелонина – «Канон всем святым, иже в Велицей Росии в посте просиявшим». Единственный список этого произведения был обнаружен нами в одном из соловецких сборников XVII в. (Сол., № 877/987), не указанном в печатном «Описании рукописей Соловецкого монастыря».

Сборник Сол., № 877/987 представляет собой конволют, состоящий из 8-ми частей, написанных разными почерками на бумаге 20–70 гг. XVII в. Содержание этого сборника весьма разнообразно: в его состав входят «Соловецкий летописец игумена Иакова» (2-й редакции), служба Анне Кашинской и ряд других произведений.

Владельцем этого сборника был черный дьякон Иеремия, чьим почерком сделаны многочисленные исправления в 4-й части сборника и запись в его последней, 8-й, части, свидетельствующая об авторстве «Канона всем русским святым»: «Творение священноинока Сергия» (л. 256 об.). На достоверность этой атрибуции указывает то, что на полях и в тексте списка «Канона» сохранилось несколько исправлений, сделанных рукой его автора – Сергия Шелонина.

Датировка памятника. Время создания «Канона всем русским святым» относится к концу 1640-х гг.[6] Основанием для такой датировки служат несколько установленных нами фактов: 1) в «Каноне» упоминаются имена некоторых из русских святых, чье прославление относится к концу 1630-х – сер. 1640-х гг.: Иоанна и Лонгина Яренгских, Геннадия Костромского, Герасима Вологодского; 2) существенное влияние на концепцию «Канона» оказал «Канон преподобным отцам киево-печерским и всем святым, в Малой России просиявшим», написанный известным греческим автором Мелетием Сиригом в Киеве в 1643 г.; 3) «Канон всем русским святым» был написан Сергием Шелониным уже после создания им первой редакции «Похвального слова» (датируемой 1645–1647 гг.). Основным доказательством вторичности «Канона» по сравнению с первой редакцией «Похвального слова» является добавление в нем 80 новых имен святых (в том числе – 22 преподобных) и нескольких новых «чинов» святости, включая юродивых и благоверных князей.

Таким образом, нижняя граница даты создания «Канона всем русским святым» относится к 1645–1647 гг. В качестве верхней границы принимается 1650 г. – дата перенесения мощей княгини-инокини Анны Кашинской, чье имя, будь «Канон» написан после этого события, вероятно, также было бы в него включено и поставлено в один ряд с именами других преподобных княгинь, упомянутых в этом «Каноне», – Февронии Муромской и Евфросинии Полоцкой.

Характеристика литературных источников и принципы композиции. Создавая свое произведение, Сергий Шелонин следовал традиционному методу сочинительства «по образцам», который использовало и большинство других древнерусских авторов.[7] В качестве образца он взял «канонический текст» (термин Р. Пиккио) – «Канон преподобным отцам и женам» Федора Студита, по «прорисям» которого и написал свое собственное произведение. Используя словесную ткань «Канона» Федора Студита, Сергий Шелонин последовательно «вписывал» в нее образы русских святых (подбирая для них соответствующие «образцы» среди святых, прославленных в «Каноне» Федора Студита).[8]

В «Каноне» Федора Студита сочетаются два основных композиционных принципа: 1) алфавитный и 2) принцип расположения святых по «чинам святости». Принцип расположения по «чинам святости» организует композицию этого «Канона» в целом: песни с 1-й по 6-ю посвящены «чину» преподобных отцов, песнь 7 – «чину» преподобных жен, песнь 8 – «чину» святителей, песнь 9 – «чину» священномучеников. В пределах каждого из названных «чинов» имена святых расположены по алфавитному принципу.

В своем произведении Сергий Шелонин также сочетает два композиционных принципа, объединяя святых по 2 основным признакам: 1) принадлежности их к одному и тому же «чину» святости: преподобные, святители, юродивые, благоверные князья, и 2) принадлежности их к одному духовному центру (киево-печерские, вологодские, соловецкие и т. д.).

Следуя своему «литературному образцу», Сергий Шелонин посвятил первые шесть песен своего «Канона» чину русских преподобных, 8-ю песнь – «чину» святителей, и 9-ю – «чину» священномучеников. Но при этом всю 7-ю песнь «Канона» он посвятил «чину» благоверных русских князей (заменив им «лик» преподобных жен, представленный в «Каноне» Федора Студита). Одновременно с этим один из тропарей 5-й песни он посвятил князьям-инокам, а предпоследний тропарь 6-й песни – «чину» юродивых (оба названных тропаря не имеют соответствия в «Каноне» Федора Студита).

Представление автора «Канона» о «соборе» русских святых. В отечественной гимнографии «Канон» Сергия Шелонина является вторым опытом создания литургического произведения, посвященного «собору» русских святых. Первое произведение такого рода – «Служба всем святым новым российским чудотворцам» – было написано иноком Григорием Суздальским в нач. 1550-х гг. Прямых следов влияния «Канона» Григория Суздальского на «Канон» Сергия Шелонина не обнаружено. Многочисленные текстуальные совпадения в этих двух сочинениях объясняются тем, что оба они восходят к одному и тому же «литературному образцу» – Канону Федора Студита (являясь, так сказать, двумя самостоятельными «побегами» от одного «корня»).

«Канон» Сергия Шелонина включает имена 160 русских святых и чтимых угодников Божиих, многие из которых во время создания «Канона» еще не были канонизированы: патриархи Иов и Гермоген, митрополиты Макарий, Афанасий, Филипп I, Геронтий и Даниил, архиепископы новгородские Геннадий, Аркадий и Александр, благоверные князья Андрей Боголюбский, Даниил Московский, Василий III, царь Федор Иоаннович и другие. (В качестве основного источника сведений о них автор использовал «Степенную книгу»).

В диссертации высказывается предположение, что в «Каноне» Сергия Шелонина, человека весьма близкого к патриарху Иосифу, была выражена некая «канонизаторская программа», связанная с прославлением целого ряда святителей и благоверных князей. Как начало реализации этой программы можно рассматривать перенесение мощей трех святителей-исповедников, упомянутых в 9-й песни «Канона» (патриарха Иова, патриарха Гермогена и митрополита Филиппа II), в Успенский собор Московского Кремля в 1652 г. Однако сам патриарх Иосиф вскоре после перенесения мощей патриарха Иова скончался, не успев причислить патриархов Иова и Гермогена к лику святых.

В заключение этого параграфа приводится полный список имен русских святых, прославленных в «Каноне» Сергия Шелонина.

 

«Похвальное слово» и «Канон» Сергия Шелонина оказались весьма продуктивной «моделью» для исследования одного из основных принципов древнерусской агиографии, эпидейктики и гимнографии – принципа «уподоблений». Суть этого принципа заключается в том, что при изображении каждого нового святого составитель жития, похвального слова или канона находит соответствующий «агиологический образец» среди великих подвижников древности, по подобию которого и изображает прославляемого им святого. При этом кроме «агиологического образца» писатель часто избирает для своего героя также и его «библейский прототип».

Обоснованию понятия «агиологического образца» («агиотипа») посвящен первый параграф 3-й главы.[9]

§ 1. Понятие об «агиологическом образце» и о 2-х способах «уподобления».

Приступая к работе, древнерусский автор обычно старался найти, кому из уже известных святых подобен его герой, искал для него ближайший «агиологический образец», которому и уподоблял нового святого в создаваемом им агиографическом сочинении. Чаще всего таким «образцом» оказывался подвижник, тезоименитый прославляемому святому, или, например, «чиноначальник», олицетворяющий общий с ним «чин» святости (например, Антоний Великий как начальник монашеского чина, Пахомий Великий как первый киновиарх, Иоанн Златоуст как образец святителя-исповедника, Димитрий Солунский как образец воина-мученика, Борис и Глеб как образцы русских святых князей), или же кто-либо другой из святых, с которым у прославляемого святого существует «подобие».

В древнерусской агиографии «агиологический образец» был понятием не категориальным (святой монах, епископ, князь, женщина и т. п.), а, если воспользоваться выражением В.Н. Топорова, «конкретно-индивидуальным»: то есть у него была своя биография, свои индивидуальные черты, наконец, свое имя (св. князь Владимир, св. мученики Борис и Глеб, преподобный Сергий Радонежский и т. д.). Совместить «индивидуальное» и «типичное» позволяло именно то обстоятельство, что агиотип являлся, так сказать, персонифицированной «моделью» святости или, согласно В.Н. Топорову, ее «воплощенным типом».[10]

При создании литературного образа нового святого агиологический образец служил (в сознании агиографа) промежуточным звеном между святым как «первообразом» и его литературным воплощением в агиографическом произведении. Будучи «конкретно-индивидуальной» моделью святости, агиотип как бы «предлагал» собой уже готовую «форму» для последующего литературного изображения нового святого.

Уподобление могло осуществляться двумя способами: 1) вербально – с помощью сравнения, развернутого сопоставления (синкрисиса) или приема перенесения имени (translatio nominis), и 2) невербально, – через прием скрытого «замещения» агиотипа новым персонажем-«подобием» в агиографическом произведении, построенном по образцу хорошо известного «канонического текста». (Как правило, агиотип существует в сознании древнерусского писателя в единстве с посвященным ему «каноническим текстом» и иконным изображением.)

Древнерусские писатели чаще использовали второй (невербальный) способ скрытого «замещения». Они не просто избирали близкий герою «агиологический образец», но и заимствовали – в качестве своеобразной «матрицы» для своего сочинения – посвященный ему «канонический текст». В нем они «замещали» не только центральный образ святого, но и образы второстепенных персонажей их новыми «подобиями». Таким образом, уподобление героя агиотипу дополнялось в новом тексте системой «частных подобий».

Теоретические положения, высказанные в этой главе, иллюстрируются с помощью таблицы «агиологических образцов» некоторых русских святых, составленной на основании исследований, посвященных 55 памятникам древнерусской агиографии, эпидейктики и гимнографии.

Тема «уподобления» в святоотеческой письменности. Уподобление одного святого другому является не только одним из основных принципов агиографического творчества, но и отражает некоторые фундаментальные принципы духовной жизни вообще. В кратком экскурсе в область святоотеческой письменности рассматриваются отдельные мысли из сочинений Дионисия Ареопагита, Иоанна Дамаскина, Максима Исповедника, Василия Великого, Григория Богослова, посвященные теме «уподобления».

Особенно большое значение в христианской традиции имел избранный для подражания образец. Подражая тому или иному «образцу» – чаще всего своему наставнику, или тезоименитому святому, или житиям святых, подвижник невольно уподоблялся духовному типу избранного им «образца». Об уподоблении святым через подражание их житиям говорится в известном «Послании Василия Великого к Григорию Богослову об иноческом устроении»: «…как живописцы, когда пишут картину с картины, часто всматриваясь в подлинник, стараются черты его перенести в свое произведение, так и возревновавший о том, чтобы соделаться совершенным во всех частях добродетели, должен при всяком случае всматриваться в жития святых, как бы в движущиеся и действующие какие изваяния, и что в них доброго, то чрез подражание делать своим…».[11] Таким образом, подчеркивается в исследовании, художественный метод уподобления «агиологическим образцам» отражает собой многовековой духовный опыт христианской антропологии.

 

§ 2. «Библейские образцы» и уподобление библейским «типам».

Наряду с поиском для своего героя «агиологического образца» древнерусский писатель старался найти для него еще один «образец», источником которого служила Библия. Это стремление было связано с особым складом средневекового мышления, которое может быть названо «типологическим». Формированию этого типа мышления способствовала символика православного богослужения, литургические образы которого соотносят события земной жизни Христа с их «прообразами» в Ветхом Завете.

Уподобление «библейскому типу» вовсе не превращало образ русского святого в слабую «тень» библейского «образца», но служило особым способом изображения его «агиологического портрета», как бы изначально заданного в замысле Творца. Это уподобление как бы свидетельствовало о том, что, пребывая в историческом времени, святой осуществил свое призвание, воплотил заложенный в нем архетип, «прообразованный» – в перспективе Священной истории – определенным библейским «типом».

Используя уподобление библейскому «образцу», агиограф как бы вводил своего героя в контекст Священной истории, в пространство sub specie aeternitatis, помещая его в единый «агиологический ряд» с подобными ему святыми, первым из которых оказывается его библейский «прототип». Уподобление библейскому «образцу» служило, таким образом, своеобразным ключом к пониманию агиологической сущности святого.

Метод библейской «типологии» уже неоднократно привлекал внимание ученых-медиевистов (Ф. Оли, К.Д. Зеемана, Е.Г. Водолазкина, С. Сендеровича и др.). Некоторые из них отмечали, что, хотя изначальный смысл «типологического» метода был связан с соотнесением событий ветхозаветной истории с историей Нового Завета, однако в Средние века система типологических соответствий стала расширяться: в нее был включен целый ряд лиц постбиблейской истории – например, царь Константин (как «новый Моисей») или великий князь Владимир (как «новый царь Давид»).

Библейскую «типологию» использовали многие древнерусские авторы (митрополит Иларион, Епифаний Премудрый и др.), соотносившие своих героев с их библейскими «образцами». В одном ряду с ними стоит и соловецкий писатель Сергий Шелонин, который в своем «Похвальном слове русским преподобным» нашел библейские образцы для большинства русских святых (при этом чаще всего он использовал ветхозаветные «типы» Авраама, Моисея и пророка Илии, с давних пор служившие прообразами христианского монашества).

Последний параграф 3-й главы посвящен исследованию «типологического» метода (как метода «изобретения» агиологических и библейских «образцов») на материале «Похвального слова» и «Канона» Сергия Шелонина.

 

§ 3. Принцип «уподоблений» как метод «нахождения» агиологических и библейских «образцов» и создания по ним их литературных «подобий».

Для каждого из сонма русских святых, прославленных им в «Похвальном слове» и «Каноне», соловецкий писатель нашел соответствующий «агиологический образец» среди подвижников Египта, Палестины, Сирии, Синая и Византии, используя в качестве основного эвристического приема принцип уподоблений. При этом и в самом тексте «Похвального слова», и в «Каноне» большая часть уподоблений (выполненных, как правило, через «замещение» агиотипа) осталась скрытой от глаз читателей. Сопоставление текстов обоих произведений Сергия Шелонина со Словом Григория Цамблака и «Каноном» Федора Студита позволило восстановить все пары типологических соответствий древних и новых святых и описать признаки, послужившие основой для их уподобления:

1. тождество имени святого и его «агиологического образца»: именно по тезоименитству Антоний Печерский уподоблен Антонию Великому, Максим Грек – Максиму Исповеднику и т. д. (причем само имя святого нередко является «ключом» к пониманию «делания» святого, его духовной предназначенности);

2. сходство святого и его «агиологического образца» по типу аскезы: по этому признаку «пещерник» Исаакий Печерский уподоблен египетскому «пещернику» Павлу Фивейскому, а столпник Савва Вишерский – Симеону Столпнику;

3. равенство святого и его «образца» на «ступенях» духовного подвига: по этому признаку автор Слова уподобляет Феофила Печерского Ефрему Сирину, а «безмолвника» Савватия Соловецкого – такому же «безмолвнику» Арсению Великому;

4. сходство духовного дара святого и его агиотипа: благодаря духовному дару целительства Сергий Шелонин уподобляет киево-печерского целителя Алимпия скитскому «помазателю» Даниилу; а Максима Грека – благодаря дару словесного творчества и дару любви – Максиму Исповеднику;

5. равная духовная и историческая значимость подвига святого и его «образца» (уподобление «первоначальника» определенного «чина» святости в Русской земле «чиноначальнику» древней церкви): например, уподобление Антония Печерского «отцу монашества» Антонию Великому; или уподобление игумена Феодосия, основателя общежития в Киево-Печерском монастыре, палестинскому киновиарху Феодосию Великому;

6. сочетание в жизни святого и его агиотипа различных путей святости (например, преподобнического и мученического): по этому признаку печерский преподобномученик Евстратий, распятый иудеями на кресте, уподоблен палестинскому преподобному и исповеднику Харитону;

7. сходные обстоятельства в жизни святого и его «агиологического образца»: так, например, в «Похвальном слове русским преподобным» агиотипом для Павла Обнорского, который жил в дупле старой липы и делил пищу с лесными зверьми, послужил отшельник Иоанникий, «на горе Олимп со зверми живый»; а в «Каноне всем русским святым» для него был избран другой, хотя и столь же близкий, агиотип – Герасим Иорданский, «емуже поработа звћрь»;

8. сходные сюжетные «мотивы» чудес, совершаемых святым и его агиотипом: так, например, Антоний Римлянин уподоблен преподобному Мартиниану благодаря сходству мотивов «чудесного пересечения морской пучины», которую один из них переплывает на камне, а другой – «на плещу зверей морских». Мотив «чудесного перенесения в Иерусалим» служит основанием для уподобления Иоанна Новгородского Георгию Арселаиту, но, в отличие от синайского подвижника, новгородский епископ путешествует туда верхом на бесе;

9. сходство святого и его «образца» по социальному происхождению: по этому признаку, например, князь-инок Никола Святоша уподоблен в «Похвальном слове» синайскому святому Исидору, также происходившему из княжеского рода;

10. некий общий портретный признак, объединяющий святого и его агиотип: например, на основании портретного признака «малый ростом» (но «высокий духом») Дионисий Глушицкий уподоблен египетскому подвижнику Иоанну Колову, также прозванному за свой малый рост «Коротким»;

11. уподобление святого его агиотипу по признаку «ученичества»: по этому признаку ученики Антония Печерского уподоблены (в «Похвальном слове» и «Каноне») ученикам Антония Великого;

12. уподобление «двоицы» святых другой «святой двоице» по признаку «парности» (или «троицы» святых – другой «троице» по признаку «троичности»): по этому признаку «святая двоица» Стефан Махрищский и Афанасий Высоцкий уподоблены «святой паре» Евфрату и Венедикту; а три московских святителя Петр, Алексей и Иона – «собору трех святителей»: Василию Великому, Григорию Богослову и Иоанну Златоусту;

13. уподобление святого его агиотипу по признаку духовно-топографическому; этот признак используется в тех случаях, когда уподобляются прежде всего «святые места» (например, Соловецкий остров – и Афон; пустыни Заволжья – и Скитская пустыня), а затем – подвизавшиеся в этих местах святые: на основании этого признака Зосима Соловецкий уподоблен в «Похвальном слове» Афанасию Афонскому, а святые Заволжья («Северной Фиваиды») – отшельникам Келлий и Скита.

Нередко соловецкий писатель подыскивал образец для прославляемого им святого сразу по нескольким из этих признаков: например, Антоний Печерский уподоблен им Антонию Великому одновременно и по имени, и по типу аскезы (пустынножительство), и по духовной и исторической значимости их подвига (один из них является «отцом» восточного, а другой – русского монашества).

Для тех из русских святых, для кого соловецкий писатель не находил «агиологические образцы» в Слове Григория Цамблака или Каноне Федора Студита, он подбирал агиотипы в житиях других великих подвижников древности. Так, например, киево-печерского затворника Афанасия он уподобил упомянутому в «Лествице» Георгию Хоривиту, а для изображения Моисея Угрина нашел сразу несколько агиологических и библейских «образцов»: Иосифа Прекрасного, Сампсона, Павла Фивейского и мученицу Потамию.

Как показывает анализ системы уподоблений в «Похвальном слове русским преподобным» и «Каноне всем русским святым», Сергий Шелонин, как правило, сочетал оба способа уподобления: невербального (с помощью «замещения агиотипа») с вербальным уподоблением героя тому же агиологическому «образцу». Впрочем, иногда он намеренно «скрывал» от читателя образ, послуживший ему агиотипом, предлагая ему только «библейский прототип» прославляемого им героя.

Таким образом, оба способа «уподоблений»: через «скрытое замещение» агиотипа и через вербальное сравнение с ним (включая приемы синкрисиса и translatio nominis) – являются конкретными проявлениями одного и того же «типологического» метода, который может быть охарактеризован как метод «изобретения» (в смысле inventio) агиологических и библейских «типов» и создания их литературных «подобий».

В конце параграфа приводится таблица всех скрытых и явных уподоблений в «Похвальном слове» Сергия Шелонина.

В заключение 3-й главы высказывается мысль о том, что «типологический» метод не ограничивается, по-видимому, рамками одной только древнерусской литературы. Он широко представлен и в творчестве русских классиков XIX–XX вв.: Н.В. Гоголя, Ф.М. Достоевского, Н.С. Лескова, Л.Н. Толстого, А.М. Ремизова. Создавая литературные образы своих героев, писатели Нового времени (так же, как и древнерусские авторы), нередко ориентировались на конкретные агиологические и библейские «образцы», – которые служат для их читателей своеобразным «ключом» к пониманию художественного замысла автора.

 

В Заключении подводятся основные итоги исследования, обобщаются характеристики деятельности соловецких книжников 1620-х – 1650-х гг., свидетельствующие о том, что в этот период Соловецкий монастырь был выдающейся духовной «школой», в стенах которой трудились опытные старцы, рядом с которыми возрастали их многочисленные последователи и ученики. В духовной «школе» Соловецкого монастыря и был воспитан известный писатель Сергий Шелонин, чье творчество является подобием горной вершины, в основании которой лежит книжная деятельность десятков его предшественников и современников, трудившихся в Соловецком монастыре в 20–50-е гг. XVII в.

 

Диссертация содержит 2 приложения. Первое из них («Материалы к Словарю соловецких книжников XVII в.: Малоизвестные книжники 1620 – сер. 1650-х гг.») включает описание книжной деятельности еще 32 старцев Соловецкого монастыря, не упомянутых в основном тексте диссертации. Во втором приложении публикуются тексты двух ранее неизвестных сочинений Сергия Шелонина: «Похвального слова русским преподобным» и «Канона всем святым, иже в Велицеи Росии в посте просиявшим».

 

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:

---