Литература древней Руси, как и любая средневековая литература по своему типу, очень зависима от библейских образов, сюжетов и повествовательных моделей. Библейские повествовательные модели стали основой многих сюжетов и микросюжетов древнерусской литературы, исторической моделью для изображения и осмысления событий собственной истории, ее нравственной оценки.

Последнее непосредственно проявилось в тексте русских летописей XI-XVII, в частности в тех ее частях, которые по своей жанровой форме являются воинской повестью. Одним из признаков, служащих отличительной чертой воинского повествования являются так называемые общие места, loci communes, или топосы, включающие в себя словесные формулы, мотивы, и даже модели присущие именно этому типу повествования. По своему происхождению они могли быть как устно-поэтическими, так и книжными, а постоянством своего появления в летописных воинских повестях были обязаны описанному Д.С. Лихачевым явлению литературного этикета,[1] а также (в отношении книжных по происхождению топосов) ориентацией на образцы, важнейшим из которых был текст Священного Писания. При этом надо отметить, что очень часто русские летописцы не обращались прямо к тексту Библии, а пользовались им опосредованно – через хронографические тексты, поучения и т.д.

В качестве примера такого распространенного общего места можно рассматривать изображение военных действий как противостояния смирения и гордыни, а военной победы как вознаграждение Богом за смирение, «милости божьей». Этот топос мог появляться в летописном повествовании как в свернутом виде, относиться как к борьбе русских князей с татарами, так и к княжеским междоусобицам. В научной литературе эта повествовательная модель упоминается и анализируется в связи с памятниками Куликовского цикла, и прежде всего, упоминается и анализируется вариант борьбы с иноплеменниками. Обычно упоминают, что в качестве устойчивой модели она появилась в XIV веке.[2]

Очень часто он реализовывался как повествовательная модель, состоящая из следующих элементов:

1.Злонамеренное деяние противника, понадеявшегося на собственные силы и забывшего о том, что Господь противится тес, кто полагается на свои силы, и наоборот, помогает тем, кто на него уповает. Обычно оформляется подходящей по случаю цитатой. Причем выбор цитаты осуществляется из довольно ограниченного круга цитат. Очень часто используется цитата Иак 4:6 (1 Пет 5:5) «Господь гордым противится, а смиренным благодать дает». Появляясь в очень важном с точки зрения содержания месте, она задает важное для композиции воинской повести противопоставление гордых и смиренных, т.е фактически выступает в роли библейского тематического ключа (в терминологии Р.Пиккио)[3].

2.Смирение князя (воеводы, реже – всего войска) и упование, прежде всего, на силу Бога и молитвы.

3.Столкновение с противником, ведомым яростью и гневом.

4.Божественная помощь, которая иногда принимает форму даже прямого вмешательства.

5.Безоговорочная победа князя и бегство противника.

6.Рассуждение летописца о том, что все происходящее является следствием наших грехов «казни Божии» и утверждение, что человек не может ничего без божественной помощи.

Летописные рассказы, построенные по этой модели описывают, например, поход Дмитрия Ивановича на Тверь, присоединение Иваном III в 1471 г. Новгорода к Москве в Софийской первой летописи и т.д. Также очень интересным примером развернутого использования этой модели является летописная воинская повесть «О взятии града Торжку», читающаяся под 1372 годом, в частности, в Рогожском летописце.

В докладе предполагается проанализировать использование этой повествовательной модели в летописных воинских повестях с тем, чтобы показать ее влияние на организацию повествование и оценку изображаемых лиц и событий.

---