Легенда об Андрее Первозванном, сохранилась в составе летописей, содержащих текст Повести временных лет (далее – ПВЛ). Легенда о миссии апостола читается в ПВЛ в начальной, недатированной ее части. Данное повествование привлекало внимание зарубежных и российских исследователей начиная с XIX века.[1]

Наибольшие сложности представляет вопрос о времени внесения в летописный текст легенды об апостоле Андрее. Предлагались практически все возможные датировки появления этой легенды в летописании – от Древнейшего свода 1030-х годов до свода середины XII века.    Приверженцем наиболее раннего внесения этого пассажа в летопись является И. С. Чичуров, который считает, что легенда об апостоле Андрее присутствовала уже в Древнейшем летописном своде. И. С. Чичуров обосновывает свое мнение тем, что легенда по духу и содержанию сходна со «Сказаниями о первых христианах», создание которых Д. С. Лихачев относил к древнейшему пласту русского летописания.[2]

А. А. Шахматов предполагал, что легенда об апостоле Андрее была включена в летопись составителем ПВЛ.[3] Такого же мнения придерживался и О. В. Творогов.[4] Основным аргументом А. А. Шахматова и последующих исследователей в отнесении данной легенды к ПВЛ было отсутствие данной легенды в Начальном своде (1090-х годов), который дошел до нас в Новгородской первой летописи (далее НПЛ). Д. С. Лихачев, М. Д. Приселков, Б. А. Рыбаков считали, что легенда об апостоле появилась во второй редакции ПВЛ, работе Сильвестера, инока Выдубицкого монастыря.[5] 

Д. С. Лихачев полагал, что Нестор – составитель первой редакции ПВЛ – внести данную легенду не мог, так как был приверженцем той точки зрения на мессианство, которая отвергала присутствие апостолов на Руси. Нестор в принадлежавшем его руке сочинении «Чтение о Борисе и Глебе» пишет, что на Руси не было апостолов. Схожий пассаж мы находим и в окончании статьи о первых славянских мучениках под 983 годом; также пассаж об отсутствии апостолов на Руси находится в ПВЛ в статье о крещении Руси под 988 годом.

Эти летописные пассажи, вероятно, принадлежат одному и тому же летописцу, в котором можно видеть составителя Начального свода. Как показал А. А. Гиппиус, появление легенды об Андрее Первозванном в летописи стоит относить к деятельности составителя первой редакции ПВЛ, который вставил данную легенду и повествование о пути «из варяг в греки» в недатированную часть летописи, так как составители второй и третьей редакции внести данную легенду не могли, как и составитель Начального свода.[6]

При такой интерпретации времени внесения легенды об Андрее Первозванном в летописание остается открытым вопрос о тексте под 898 годом, внесенном в ПВЛ составителем первой редакции, и посвященном миссии апостола Павла в Моравию. Как считает В. К. Зиборов, данный текст о Павле противоречит Сказанию о миссии апостола Андрея. Но как показывает тщательный анализ данного текста о миссии Павла, в нем говорится не о пребывании апостолов Павла и Андроника у восточных славян, а лишь об их проповеднической деятельности в Иллирии у моравов. Следовательно, противоречия между легендой об Андрее и упоминании миссии апостола Павла не существует.

В связи с этим следует предположить, что история текстов, затрагивающих вопрос апостольской миссии на Руси в летописном изложении, была следующей. Составителем ПВЛ была внесена легенда об апостоле Андрее, повествующая о пребывании Андрея на Киевских горах и в Новгороде, а также пассаж о пребывании апостолов Павла и Андроника в Моравии. А фразы под 983 и 988 годом об отсутствии апостолов на Руси принадлежат Начальному своду, составитель которого, разделял точку зрения об отсутствии апостолов на Руси.

Что касается состава данной легенды и сопутствующих ей пассажей, то наличие трех различных по своей структуре компонентов вставки летописца в доанналистическую часть ПВЛ очевидно. Первая часть – это описание самого пути «из варяг в греки», вторая – повествование о благословении Киева, и третья – рассказ апостола Андрея о новгородских банях. Подробное изложение пути «из варяг в греки», приведенное летописцем, завершается фразой «…а Днепръ втечеть в Понетьское море жереломъ, еже море словеть Русское». И далее летописец сообщает: «По нему же училъ святыи Оньдреи, братъ Петровъ, якоже реша. Оньдрею, учащю въ Синопии…». Дойдя в описании пути «из варяг в греки» до конечного пункта – Русского моря, летописец вводит в канву повествования фигуру апостола Андрея, который пройдет данный путь в обратную сторону – из Корсуни в Рим. Свидетельство о миссии апостола на берегу Черного моря и свидетельство о деятельности апостола в Синопии почерпнута летописцем, на наш взгляд, из какого-то источника, возможно, устного происхождения. Далее летописец пишет: «пришедшю ему в Корсунь, увиде, яко ис Корсуне близь устье Днепрьское. И въсхоте поити в Римъ и проиде въ вустье Днепрьское, и оттоле поиде по Днепру горе», а завершает весь рассказ о деятельности апостола словами: «Оньдреи же, бывъ в Риме, приде в Синофию». Данный пассаж явно выдуман летописцем для того, чтобы начальный и конечный пункт похода апостола Андрея представлял две крайние точки существующего торгового пути, который первоначально описал летописец.

Как мы отмечали выше, А. А. Шахматов считал что «легенда об Андрее повлияла на географическую статью, где описывается путь из варяг», так как составителю была известна Корсунская легенда, которая «делала исходным пунктом его пребывания в Синопии, но рассказывала о проповеди в Корсуне, а также в смежной Скифии, после чего возвращала Андрея в Синопию».[7] Как нам представляется, здесь можно видеть обратную зависимость. Возвращение апостола Андрея в Синопию как раз свидетельствует о стремлении летописца завершить свой рассказ, вернув апостола Андрея на основное место его проповеди – в Синоп, а не диктантом какого-либо устного нарратива. Для летописца констатация факта о возвращении героя летописного рассказа в начальный пункт весьма характерна (к примеру, «Володимеръ же възвратися въ Кыевъ» в конце летописной статьи и др).[8]

Происхождение второй части рассказа, посвященной постановке апостолом Андреем креста на горах Киевских и благословению Киева, также спорно. Неясно, основывался ли летописец, внося этот сюжет в свое повествование, на устных или на письменных данных: «И по приключаю, приде и ста подъ горами на березе, и заутра, въставъ, и рече к сущимъ с нимъ ученикомъ: “Видите ли горы сие, яко на сихъ горахъ восияеть благодать Божья? Имать градъ великъ, и церкьви многи Богъ въздвигнути имать”. И въшедъ на горы сия благослови я, и постави крьстъ, и, помоливъся Богу, и сълезъ съ горы сея, идеже послеже бысть Киевъ».

Средневизантийские легенды об апостоле Андрее приписывают апостолу миссии по воздвижению креста в Вифинии и Пафлогонии. [9]  Но знал ли летописец византийские легенды, повествующие о воздвижении крестов апостолом Андреем на других землях, или, руководствуясь какими-то общими соображениями о миссиях апостолов, внес сюжет о воздвижении креста в свой рассказ – неизвестно. Мы склоняемся скорее ко второй версии, так как никаких свидетельств знания летописцем византийских легенд об апостольской миссии Андрея у нас нет. Вряд ли существовала и русская устная легенда о воздвижении апостолом Андреем креста в Киеве, так как последнее предложение из рассказа о пребывании Андрея на горах Киевских является частичным микрозаимствованием из Хроники Георгия Амартола: «и възыиде на гору… и скончявъ жрътву, и обрhзавъ мяса, молися, гдh будеть задhти град».[10]  Сами же слова апостола являются простым vaticanium ex eventu [11], которые летописец, вероятно, сам вложил в уста апостола, почерпнув их из какого-то письменного источника, напрямую с апостолом не связанного. Нет никаких данных, чтобы постулировать устное происхождение легенды о благословении Киева апостолом Андреем; скорее следует говорить о существовании у летописца каких-то отрывочных данных, которые он собрал воедино, а не использовал существующий устный нарратив о деятельности первого апостола на Руси.   

Третья же часть Сказания об апостоле Андрея в ПВЛ имеет явно устное происхождение. На это указывает наличие сходного повествования у Дионисия Фабриция в его «Истории Ливонии» (XVI век), по которому монахи монастыря Фалькенау пытаются убедить папского легата в их религиозном усердии, показывая ему свой якобы аскетический «банный» обряд.[12] Также на устное происхождение нарратива могут указывать некоторые наши наблюдения о препозиционных употреблениях частицы 'ся' в предложениях данной части рассказа об апостоле Андрее.[13]

Новгородская легенда, по всей видимости, уже была связана с именем апостола Андрея; нам представляется, что именно основываясь на данной легенде, летописец создал весь сюжет вставки, связав вместе известные ему факты: маршрут торгового пути, каких-то знаний о пребывании апостола в Синопии и легенду о банях новгородских.  

---